Вот я и снова стою на пороге, Вязаный коврик топчу, В верную дверь из неверной дороги Нервно, как дятел, стучу. Старые шторы старинной работы, Та же герань на окне, И пожелтевшие старые фото Так же висят на стене. "Здравствуй, Маманя!", и на пол вязания Падает серый клубок. Шею мою оросила слезами: "Господи! Ты ли, сынок?.. Я уже все проглядела окошко, Все перемерила сны И поседела, как видишь, немножко С той позапрошлой весны." В гордом смущении мне показала Майку, что раньше носил. И, улыбаясь, сквозь слезы сказала: "Видишь, храню ее, сын... Все это время ее не стирала, Запах все твой берегла. Как затоскую, достану, бывало... Смотришь, тоска отлегла. Что ж ты не ешь? Иль сготовлено просто? Вижу - устал ты, усни." Стелется белая-белая простынь, Светлыми будут и сны. Будут мне сниться белые рощи, Черные птицы лететь, Будут всегда наши матери проще И метче на жизнь смотреть. Видно, такая у них уж судьбина, Чтоб не случилось - всегда Встретят, накормят, постелят для сына, А сами не спят до утра. Птиц убаюкал серебряный иней, Белая песня берез. Снится всегда нам пух тополиный Старых оставленных гнезд.